British Postmodernism

Несмотря на универсальность постмодернистских характеристик, правомерно и представление о разных национальных 
вариантах постмодернизма. В Великобритании, например,  идеи постструктурализма сплетались с весьма характерным  для этой страны тяготением к конкретно-историческому обоснованию любого вида знания, с социокультурной направленностью. 
Английский постмодернистский роман, представленный,  в первую очередь, именами П. Экройда, Дж. Барнса, Г. Свифта, М. Брэдбери, А. Байетт, создает впечатление яркого разноликого явления, хотя и содержащего устойчивые характеистики. 
Одним из таких характерных признаков является своеобразная «одержимость историей». Теоретики современной литературы постмодернизма выражают убеждение, что историческое повествование является словесным вымыслом, формы которого имеют гораздо больше общего с литературой, чем с наукой. Эта идея блестяще реализуется в романе Дж. Барнса «История мира в 10'/2 главах», автор которого не раз подчеркивает, что «история — это ведь не то, что случилось. История — это всего лишь то, что рассказывает (выделено мной. — И. К.) нам историк. Были-де тенденции, планы, развитие, экспансия, торжество демократии; перед нами гобелен, поток событий, сложное повествование, связное, объяснимое. Один изящный сюжет влечет за собой другой»; «Все мы знаем, что объективная истина недостижима, что всякое событие порождает множество субъективных ис-тин, а мы затем оцениваем их и сочиняем историю, которая якобы повествует о том, что произошло в действительности». Историческое исследование возможно лишь благодаря «воплощению в сюжет», а такого рода литературной моделью являютс я трагедия, сатира, комедия и роман. Саморефлекси-рующа я метапроза постмодернистов разрушает условные границы дискурса между художественной литературой и ис-торие й или автобиографией, смешивая реальность и фанта-зию в оригинальном бриколлаже форм и жанров (например, в «историографическом метавымысле»). Анализируя различие в обращении к истории у модерни-стов и постмодернистов, известный теоретик постмодерниз-ма Линда Хатчон пишет: «Прошлое — это не то, чего нужно избежать, чем можно пренебречь или что можно контроли-ровать, как предлагают различные формы модернистского искусства из-за своей имплицитной точки зрения на исто-рию как на кошмар. Прошлое — это нечто, с которым мы должны найти общий язык, а такое сопоставление означает признание как ограниченности, так и силы прошлого»1. Анг-лийские писатели, роман за романом нащупывают, отрабаты-вают приемы, ходы, технику письма, которые бы «подключи-ли» прошлое к настоящему, сохранили бы память о нем. Один из наиболее ранних романов, ярко "иллюстрирую-щих особенности постмодернистской метапрозы — «Любов-ница французского лейтенанта» (1969) Д. Фаулза. В этом же ряду «История мира в 10'/2 главах» (1989) Дж. Барнса, «Рес-таврация» (1989) Р. Тремейн, «Топь» (1983) и «Когда-нибудь потом» (1992) Г. Свифта, «Ангелы и насекомые» (1992) А. Бай-етт, «Мильтон в Америке» (1996) П. Экройда. Здесь отсут-ствуют родовые признаки историко-приключенческой лите-ратуры. Если и можно отнести перечисленные произведения к историческому роману, так лишь того нетрадиционного рода, где автор, ничуть не скрываясь, рассматривает события прошлого из современного нам далека. Истинные привер-женцы исторического жанра избегают, как правило, такого подхода, делая вид, будто могли оказаться очевидцами собы-тий, о которых повествуют. Это изменение подходов связано, в первую очередь, с ха-рактерным для эпохи постмодернизма представлением о «конце истории». Предложенный постструктуралистами спо-соб философствования менял взгляд на историю, лишая его линейности, жесткого детерминизма3, предзаданности, зак-рытости, завершенности4, и в конечном счете — тотальности, противопоставляя ему принцип нелинейности, многовариан-тности, открытости. История для потстсруктуралистов и их последователей — это открытое пространство бесконечных трансформаций. Причиной такого подхода является утрата утопически позитивистских взглядов на историю, разочаро-вание в идее прогресса, согласно которой будущее обяза-тельно должно превосходить настоящее и прошлое. Философ Ж.-Ф. Лиотар констатирует: «...сегодня мы можем наблю-дать своеобразный упадок того доверия, которое западный человек на протяжении последних двух столетий питал к принципу всеобщего прогресса человечества. <...> Научно-технический прогресс мы не можем считать прогрессом, о котором мечтали. Более того, его результаты постоянно дес-табилизируют человеческую сущность, как социальную, так и индивидуальную»5. Сегодня люди боятся будущего, прежде всего, из-за воз-можности гибели человечества и самой жизни на Земле. Вот почему заявила о себе тенденция примирения с историей — при ясном осознании всех ее несовершенств и предчувствии, что будут проваливаться все новые проекты осчастливить людей: никуда не уйти человеку от самого себя, от своей при-роды. Этот новый, постмодернистский взгляд на историчес-кий процесс отражает смешение и неразличимость времен в постмодернистской литературе. В сознании писателя-постмо-дернист а существует лишь метаистория, организующая ос-новные идеи человечества, касающиеся эмансипации лично-сти, прогресса, просветительских представлений о знании как гарантии обретения всеобщего блага. Рассматривая события прошлого с точки зрения современ-ных представлений, писатели-постмодернисты преследуют двоякую цель. С одной стороны, это эпатирующее нарушение иллюзии, вызов, брошенный любой достоверности, осмеяние всякой серьезности, с другой — философски обусловленный подход. Все это вполне недвусмысленно указывает на стрем-ление авторов сцепить прошедшие эпохи с веком двадцатым, утвердить их бесспорную близость, и, в конечном итоге, убе-дить, что история то и дело возвращается на круги своя. Обращенность в прошлое, а не в будущее, характерная для постмодернистского мироощущения, проистекает из по-нимания, что постижение истинного смысла истории невоз-можно. Слова итальянского философа Джанни Ваттимо: «именно в нашу эпоху начинается постижение мира, в кото-ром все ценности, все абсолюты оборачиваются существами мифическими»6, перекликаются с высказыванием Дж. Фаул-за из его книги «Аристос»: «Мы все живем в двух мирах: в привычнсм уютном мирке абсолютов, вращающихся вокруг человека, и в жестоком реальном мире относительностей. Этот последний — относительная реальность — терроризи-рует нас, изолирует и превращает всех в карликов». Писатели-постмодернисты не предлагают читателям Вели-ких Истин. И тем не менее, они исследуют — остроумно и об-разно — локальные истины и глубокие противоречия, возни-кающие при столкновении этих истин с историческим про-цессом. Не случайно главный герой романа Г. Свифта «Топь» Том Крик под историей понимает «почти невозможную вещь: это попытка на основании неполных знаний описать Действия, тоже предпринимавшиеся от неполноты знания. Выходит, она учит нас не короткому пути к спасению, не рецепту построения Нового Мира, а лишь искусству терпения и упорства»7. Итак, перед нами новый тип исторического романа, бази-рующийся на центральном для постмодернизма убеждении, что в нашу постапокалиптическую эпоху все самое великое и самое ужасное у человеческой цивилизации уже позади. При этом обращение к истории позволяет писателям-постмо-дернистам распознать механизмы извечного круговорота ми-ровых событий, утвердить постоянное воспроизводство исто-рических типов.